Вы будете смеяться, но капитализм все-таки загнивает

НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

Накануне I Мировой войны имущественное неравенство в двух ведущих странах мира (Англия и Франция) находилось на запредельном уровне. В руках 10% населения сосредоточилось 90% национального богатства, а 1% самых обеспеченных контролировал около 60%. Это соотношение сохранялось неизменным с начала XVIII века и служило источником постоянной нестабильности (бунты и войны).

Концентрацию богатства философская мысль осознала, как социальную проблему, еще на заре рынка. Первичное накопление капитала вскрыло парадокс: путь нации к вершинам богатства лежит через обнищание населения (пролетаризация). Экономическая природа этого парадокса станет понятна много позже: перераспределение совокупного продукта общества (концентрация инвестиционного потенциала) является обязательным условием расширенного воспроизводства.

Классики либерализма объяснить парадокс (экономически и социально) не смогли, поэтому зафиксировали его как данность. Закон рынка (страсть к наживе) провозгласили природным, данным Богом. Поставив знак равенства между нищетой и прогрессом, социальную политику признали реакционной по сути (кто против наживы, тот против развития). Имущественное неравенство (естественный ход вещей) вывели за пределы морали, христианское сострадание принесли в жертву новому Богу.

Рост и развитие мировой торговли вывели базовый парадокс рынка за пределы национального контура. В интеллектуальное пространство человека подгрузили новую систему ценностей (цивилизационный Центр – отсталая периферия). Колониализм идентифицировали с прогрессом, а его экономическим наполнением стало дефляционное развитие (рост внутреннего потребления за счет дешевой рабочей силы на периферии).

Экспорт нищеты (географическое рабство) гармонизировал социальный ландшафт и стабилизировал политическую систему стран Центра. Мутации подверглось понятие национальной безопасности. Оборонная модель суверенитета (мой дом – моя крепость) обрела экспансионистский характер (контроль над внешними рынками). Патриотов в странах периферии объявили новыми варварами (враги прогресса).

Рынок как регулятор социальных отношений деформировал основы общества. Русская революция и II Мировая война создали альтернативный цивилизационный Центр, и разделили периферию на два лагеря. Ограничение внешних рынков разбалансировало политическую систему стран первичного Центра, вынудив их ввести прогрессивное налогообложение (ограничить Богом данную наживу).

Первой страной-богоотступником стали США, где налог на самые высокие доходы (1919-1922 гг.) и наследство (1937-1939 гг.) превысил 70%. Конфискационные меры носили политический характер. Целью было не пополнение госказны, а ограничение роста максимальных доходов. Концентрацию богатства признали социально опасной, и (что намного важнее) экономически неэффективной.

К концу 70-х годов глобальное имущественное неравенство беспрецедентно снизилось. Впервые за всю историю 40% населения стран первичного Центра накопили благосостояние, составляющее значительную часть национального богатства (средний класс). Страны альтернативного Центра и вовсе ликвидировали разрыв. В итоге доля 10% населения в мировом богатстве снизилась на 1/3 (почти до 60%), а доля 1% – более чем в два раза (до 20-22%).

Появление среднего класса либеральная мысль признала очередным этапом эволюции рынка (Божья воля на новый лад). Перераспределение богатства от «верхов» к «низам» вопреки исторической закономерности и основам либеральной доктрины объяснили демократизацией (равные возможности обогащения за счет работоспособности и таланта). Либеральный Бог, однако, оказался существом, довольно, ветреным.

С начала 80-х годов, несмотря на победную поступь демократии по всему миру, доходы вновь потекли от «низов» к «верхам». Имущественный разрыв стал быстро расти. По данным Всемирной лаборатории экономического неравенства, в общем росте доходов за последние 40 лет доля 10% богатейших людей планеты составила 74%. Доходы 50%, занимающих противоположную сторону социальной лестницы, выросли всего на 13%.

Следует отметить, что рост «нижней части» образовался, главным образом, за счет капитализации новых экономик (развал и приватизация альтернативного Центра) и быстрого роста Индии и Китая. В странах первичного Центра доходы элиты росли, в первую очередь, за счет сокращения доходов среднего класса. Для примера, доходы 90% населения США за обозначенное время выросли менее чем на 0,5%.

Сегодня с известной долей уверенности можно сказать, что период сокращения имущественного неравенства был короткой исторической паузой в развитии рынка. Создание среднего класса осознавалось и формулировалось как политическая задача. Исчез альтернативный Центр, исчезла и задача…

СООБЩАЮЩИЕСЯ СОСУДЫ

В апреле 2014 года на английский язык была переведена книга французского экономиста Тома Пикетти «Капитал в XXI веке», которую многие восприняли как реинкарнацию «Капитала» Карла Маркса. Книга доказывает, что доход на капитал (рента) в условиях свободного (нерегулируемого) рынка всегда опережает рост экономики. Иначе говоря, пределом экономического роста в рыночной модели является не ограниченность ресурсов или производительных сил, а концентрация капитала.

«Капитал» Пикетти моментально возглавил список самых продаваемых на Amazon.com книг. Ведущие мировые издания (The New York Times, The Financial Times, The Economist, Business Week) откликнулись на ее выход серией рецензий за подписью нобелевских лауреатов. Книгу критиковали бывший глава Банка Англии Марвин Кинг и бывший министр финансов США Ларри Саммерс. Билл Гейтс позвонил и лично высказал свое мнение автору. McKinsey признало «Капитал в XXI веке» бизнес-книгой года. И только в России книга осталась практически незамеченной.

Пикетти буквально взорвал либеральную теорию рынка, исследовав распределение богатства на протяжении последних 250 лет. Особая ценность его исследования состоит в том, что строится оно не на философских концептах и ценностных установках, а на экономической статистике и методах анализа, признанных в англо-саксонском научном мире.

Согласно Пикетти, расслоение имущества в ведущей на сегодняшний день стране мира (США) приближается к уровню неравенства прошлого века в Англии и Франции. По данным на 2010 год, 10% американцев владели более 70% национального богатства, а в собственности 50%, расположенных внизу социальной лестницы, находилось всего 2%. Общество с таким уровнем расслоения без экономической периферии не жизнеспособно. Падение общего объема потребления моментально взорвет его изнутри.

Дифференциация внутри «первой десятки» еще выше. По данным вышедшего в 2018 году доклада Всемирной лаборатории экономического неравенства (Пикетти один из его авторов), доля 1% богатейших людей Америки в национальном богатстве с 1980 по 2016 год выросла почти в 2 раза (до 39%). Этот рост, в свою очередь, был обусловлен ростом доли самого верхнего 0,1% населения.

Неравенство во владении богатством (активы) в разы превосходит статистику перераспределения доходов (потоки текущей стоимости) от «низов» к «верхам». Выясняется, что капитал и доход на него (рента) более сконцентрированы, чем доходы от трудовой деятельности (инициатива, талант и работоспособность).

В ходе «исторической паузы» либеральная мысль утверждала, что капитал потерял свое значение. Распределение дохода между трудом и капиталом выравнивается, а от экономического роста выигрывают все (прилив одинаково поднимает круизные лайнеры и джонки). Цивилизация держится не на наследуемом богатстве и родственных связях, а процветает благодаря исключительности отдельных личностей: Гейтс, Джобс, Цукерберг, Маск… (Для cравнения аналогичный ряд из прошлого: Менделеев, Эйнштейн, Курчатов, Кант, Пушкин, Гайдн и т.д.).

Пикетти опровергает эту установку. Из приведенных им статистических рядов следует: чем крупнее капитал, тем быстрее он ростет. За годы финансовой глобализации среднегодовой рост капитала составлял около 4%. При этом крупный капитал рос на 6-7% (в 3-4 раза выше темпов роста мировой экономики), а мелкий на – 2-3%.

700 страниц «Капитала XXI века» доказывают, что перераспределение совокупного национального дохода в пользу крупного капитала является постоянно действующим (системным) механизмом рынка. Другими словами, то, что в политической логике выглядит как изъян, подрывающий социальную базу государства, в логике рынка является необходимой частью развития общества (приводной ремень прогресса).

Дело в том, что цена капитала определяется только через процент. Когда доход на капитал ниже дохода, остающегося к распределению в обществе (цена труда), инвестиции теряют смысл. Отрицательная разница размывает богатство, ведет к смене собственников. И наоборот, чем выше доход на капитал, тем больше у его владельца остается средств, тем выше объем реинвестирования, и тем быстрее идет концентрация богатства.

Если согласиться с Пикетти (его обвиняли в политизации выводов, цифры никто не опроверг), то окно возможностей для роста экономики ограничено с одной стороны ценой на капитал (рента), а с другой – ценой на труд. Оба параметра связаны между собой в замкнутую систему (сообщающиеся сосуды). Внешней рамкой системы является совокупный доход общества, за пределы которого эти показатели не выходят.

Высокая рента изымает из совокупного дохода средства и снижает текущие доходы населения (потребительский спрос), замедляя товарное производство. Низкая – наоборот, ведет к росту потребительского спроса, но размывает капитал и лишает инвестиционный механизм внутренней мотивации. В обоих случае экономика стагнирует…

ПЕРЕМЕНА МЕСТ СЛАГАЕМЫХ

Из двух влияющих на рост экономики параметров для контроля наиболее удобна рента (монополия на капитал). Второй параметр (монополия на труд) кратно умножает возможности роста (концентрация потенциалов всего общества), но требует политической легитимации экономической стратегии (открытая солидаризация элиты и социума). В короткой перспективе это обеспечивает скачок развития. В долгую, как показал опыт СССР, ведет к девальвации элиты, социальной апатии и краху системы.

ХХ век стал полигоном по отработке методов управления экономикой. Когда после русской революции Англия и США ввели прогрессивный налог на наследство и высокие доходы, рента на капитал (включая Западную Европу) упала до 1-1,5%. Период действия конфискационного налогообложения совпал по времени с вопиющим (беспрецедентным для рынка) ростом экономики, на волне которого и сформировался средний класс.

С начала 80-х годов (Перестройка. Гласность. Рейганомика) Англия и США стали быстро снижать налоги, и процесс пошел в обратном направлении. Доходы на капитал выросли в 3-4 раза, пошло стремительное перераспределение потоков текущей стоимости в пользу самой богатой части общества, социальная мобильность начала падать. Рано или поздно это должно было привести к рецессии.

Первое время динамику мировой экономике придавало освоение рынком новых активов (советское наследство). С 2000 года несмотря на военное (после башен ВТЦ) стимулирование экономики темпы роста пошли вниз. А в 2008 году началась стагнация, которую до сих пор заливают «вертолетными деньгами», симулируют экономическую активность в отсутствии реального роста. За 10 посткризисных лет объем глобальной денежной массы, по оценкам Всемирного банка, вырос почти на 40 %.

Крах СССР стал системным шоком для мирового рынка, породил критические дисбалансы и сформировал в итоге современную экономику финансовых пузырей. На рынок был буквально выброшен огромный (сопоставимый с западным) объем нерыночно организованных активов. Финансовое освоение этих активов требовало кратного притока ликвидности, «продаваемой» Центром и воспринимаемой новыми рынками как инвестиции.

Политический кризис и распад финансовой системы осваиваемых стран лишил их внутренних сбережений (декапитализация), а в странах-завоевателях на тот момент структура сбережений была сильно диверсифицирована. Средний класс размыл богатство, усложнив процесс концентрации инвестиционного ресурса. Рост политических рисков и банковских издержек.

Деньги нужны были здесь и сейчас, а взять практически их оказалось неоткуда. Сбережений для обслуживания требуемого объема средств не хватало, поэтому в качестве источника «новых денег» использовали эмиссию Центробанков (прежде всего, ФРС США), взрывным темпом нарастив фондовые обязательства. Сформированное к середине 90-х годов прошлого века десятикратное превосходство мирового фондового оборота над мировым ВВП сохраняется до сих пор.

Под вновь созданный инвестиционный механизм подвели теоретическую базу: переформулировали связь цены на капитал с экономическим ростом в обратном порядке (неолиберализм). Падение значимости богатства в середине ХХ века (повышение налогов, снижение ренты) объяснили опережающим ростом экономики, а последующее усиление богатства (отмена прогрессивного налогообложения) – замедлением и стагнацией.

Капитал лишили его внутренней природы (сделали бесплотным). Машинное (собственно, капиталистическое) производство требует первичной концентрации ресурсов общества и механизма их самовоспроизводства (свободные средства на длительный срок). Неолиберализм представляет феномен богатства не как результат перераспределения совокупного общественного продукта, а как естественный (независимый от иных параметров) итог рыночной предприимчивости.

Обратная раскадровка рыночной модели роста очевидным образом нарушает причинно-следственные связи. Концентрация свободных средств (инвестиционный потенциал) поставлена в зависимость от результатов использования этих средств (экономический рост). Однако главным здесь даже не логический срыв, а смысловой пропуск (пустота).

Открытым (за рамками неолиберальной модели развития общества) остался вопрос источника роста. Если капитал (право распоряжаться совокупным общественным продуктом на перспективу) является не источником инвестиций, а их следствием, то тогда где источник? Откуда инвестиции родом, в чем их природа?

Отсутствие ответа на этот вопрос в пределах экономической теории развития общества (смысловая пауза) является почвой для конспирологии, многочисленных теорий заговора и спекуляций (выход в политическое пространство).

ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ…

Логические срывы и смысловые паузы в неолиберальной (обратной) трактовке рыночной модели роста возникают только в том случае, если оценивать ее исключительно с точки зрения экономики. В социально-политической логике (управленческая практика) неолиберальная формула выглядит предельно выверенной и точной.

Чем менее значимо богатство, тем устойчивей общественная система.

На первый взгляд, неолиберальная интерпретация ничем не отличается от классической, где социальная стабильность (гражданский мир) поставлена в прямую зависимость от степени имущественного неравенства. Но это только на первый взгляд. Различия не просто присутствуют, они кардинальные.

Общество в массе своей осознает феномен богатства не как право на принятие решений, а через имущественные контрасты. Чтобы неравенство стало менее значимым, необязательно выравнивать доходы и создавать средний класс, достаточно стереть разницу во внешней атрибутике, вывести богатство за горизонт восприятия. Поднять до уровня, за которым общество его не осознает (не видит).

Мимикрия – это то, чем последнее время занимался правящий класс вместо решения реальных проблем, порождаемых имущественным неравенством. Отказ от латифундий в пользу фондовых операций (прямая фиксация прав на будущее). Офшоры и налоговая миграция капитала (виртуализация богатства). Рваные джинсы вместо смокинга и кеды на босую ногу (визуализация равенства).

Демократия все это время использовалась в качестве витрины (инструмент сокрытия) тектонических сдвигов, которые происходили внутри общественного устройства (Nation State) и на межнациональном уровне (географическое рабство, экспорт нищеты).

В своей геттисбергской речи будущий президент США Дональд Трамп озвучил социальные последствия (итоги) глобализации: каждый 4-й трудоспособный американец не работает, 47 млн. живут в бедности, 45 млн. получают продовольственные талоны. По данным Федрезерва, в 2016 году более половины семей (население США – 320 млн.) оказались не в состоянии взять кредит на покупку самого дешевого автомобиля (Nissan Versa 12 825 долл.).

Англия в год победы Трампа и Брекзита также продемонстрировала сходные показатели. В 2016 году более 40% великобританских семей для удовлетворения основных (первичных) потребностей вынуждены были воспользоваться либо денежным кредитом, либо продовольственным банком.

Уровень имущественного неравенства, который был вполне естественным для викторианской эпохи, абсолютно неприемлем в меритократическом обществе равных возможностей. Демократия требует рационального обоснования разницы в доходах: не наследуемая рента и родство (везение и половая случайность), а умственные способности и трудолюбие (уникальные компетенции и справедливость).

Без внятного объяснения причин неравенства вопрос источника экономического роста трансформируется в вопрос источника власти, подрывая основы общества. Откуда власть родом (каков легитимирующий механизм)? Что есть демократия (один человек – один голос или один доллар – один голос)? Она реальна или декоративна?

Пытаясь заполнить пустоту и вернуть ключевой вопрос рынка в экономическое пространство, либерализм объявил источником роста спрос населения (народный капитализм), парадоксальным образом подтвердив политическую природу вопроса.

Спрос (удовлетворение потребностей здесь и сейчас) технически не способен формировать программу развития, следовательно, он не может генерировать инвестиции. Поэтому под спросом либерализм подразумевает не покупку и сделку (конкретный результат), а желания и стремления (будущий результат).

Насколько желания и стремления человека могут быть источником общественного развития, тема не для экономических расчетов, а для философских трактатов и социальных концептов. Чтобы цель стала источником роста экономики, ее надо превратить в прогноз, обсчитать и учесть риски (упаковать в проект). Все как положено: опись, протокол, отпечатки пальцев, пенитенциарная система, план Маршалла и НАТО…

Получается, что рост экономики обеспечивает не избыток ликвидности (деньги в их широком понимании), а избыток ожиданий (то, что деньгами не считается, но является ими по своей сути). Проектность диктует запрос на ликвидность. Пока объем ликвидности не превышает объем ожиданий, инфляционный механизм не запускается.

Речь о кредите (финансирование настоящего за счет будущего) и институтах, гарантирующих исполнение обязательств на протяжении всего времени действия кредита (военно-политический ресурс). Экономика вне политики (иерархия) не существует.

Начиная с 1694 года (создание банка Англии), кредитная модель роста принципиально не менялась. Менялось только плечо финансового инжиниринга. Чем дальше кредит забирался в будущее, тем жестче становился политический контроль, тем выше был уровень концентрации богатства (монополия на принятие решений). Когда счетчик зашкаливал, его обнуляли через форс-мажор: война, революция, переворот, поджег Рейхстага, башни ВТЦ, глобальный терроризм, малазийский Боинг...

Неолиберализм (его называют еще рыночным фундаментализмом) ничего нового не изобрел, а лишь по максимуму использовал будущее для решения проблем настоящего. В 2008 году ФРС США начала программу количественного смягчения (эмиссия), позже подхваченную Центробанками Англии, Японии и Евросоюза. Кредитное плечо растянули до пределов (исторический максимум), где экономический прогноз по реалистичности исполнения ничем не отличается от предсказаний астролога.

В ход была запущена схема финансового демпинга, ранее используемого Центром для освоения стран периферии (неоколониализм). Ее суть в замене национального денежного оборота дешевым внешним кредитом с последующим обвалом рынка и обмена активов на «перспективу развития».

С 2008 года демпинг работает в глобальном масштабе. Следом, согласно схеме, идут декапитализация (сегодня накопления 63% домохозяйств США не превышают 500 долларов), а далее структурный кризис и пересборка политической надстройки. Речь не только и не столько о национальной администрации США, сколько о межгосударственной надстройке.

Сценарий выглядит гипотетическим. Но гипотетический он ровно до тех пор, пока периферия остается в институциональной среде Центра, подчиняется его правилам и принимает на себя все издержки демпинга, оплачивая своими сбережениями эмиссию мировой валюты.

Быстрая политизация экономики в последние два года (протекционизм, санкции, торговые войны, конкуренция девальваций и т.д.) не оставляет сомнений – форс-мажор не за горами.

ПРОДОЛЖЕНИЕ...